21 февраля, 2011

Большая Кавказская война (15)

Продолжение. Начало в № 5 за 2008 г.

В первой половине мая 1805 г., когда Ибрагим-хан карабагский торжественно присягнул на русское подданство, в Шушу был введен русский гарнизон в составе шести рот 17-го егерского полка под командой майора Лисаневича. Выбор князя Цицианова пал именно на него, потому что «сей отличной храбрости офицер» пользовался полным доверием татар, в два года выучившись совершенно их языку, вел все переговоры с карабагским ханом и приобрел на него такое влияние, что хан, по его убеждению, три раза отсылал обратно шахских послов, не слушая ни угроз, ни щедрых их обещаний.

Персидская армия находилась в это время уже в полном наступлении к нашим границам. Баба-хан остановился в Султании, а Аббас-мирза, занимавший Тавриз значительными силами, выдвинул два сильных авангарда. Один – к стороне Эривани, другой – к худа-аферинскому мосту на Араксе.

Положение князя Цицианова, не знавшего, на какой из этих пунктов неприятель направит главный удар, являлось крайне затруднительным. Пятитысячная персидская армия легко могла подавить своей численностью и здесь, и там те незначительные силы, которыми располагал Цицианов, имевший во всем Закавказье не более 7 тысяч штыков.

Если бы эти силы возможно было сосредоточить, то при испытанной доблести наших войск успех их над персиянами в открытом бою был бы несомненным. Но Цицианову предлежала трудная задача: расположить эти войска так, чтобы они могли поддерживать внутренне спокойствие на пространстве обширного края, в котором много было элементов, враждебных русской власти, и в то же время были готовы отразить удар, откуда бы он ни последовал.

Нельзя не сказать, что занятие Карабагского ханства, вызывавшего военные действия со стороны Персии и крайнее напряжение всех наших сил именно в такое время, когда ввиду европейских войн нельзя было рассчитывать ни на какие подкрепления, считалось многими несвоевременным. Цицианов, однако, думал иначе. Он полагал, что отказать карабагскому хану в принятии его в подданство было бы невозможно как потому, что Россия явным признанием недостаточности своих сил могла бы потерять влияние в крае, так и потому, что тогда открылись бы ворота персиянам через Карабаг к Дагестану и Елизаветполю.

«Остановить войну, – писал он, – раз она началась уже в минувшем году из-за того, чтобы не допустить вторжения в Грузию, теперь уже не в моей власти. Для прекращения ее есть только два способа – заключить мир или же довести неприятеля до невозможности продолжать оную. Первое не может иметь место, потому что Баба-хан не захочет, чтобы его именовали в трактате не шахом, а Баба-хан сардарем. А последнее не может быть по недостатку сил. Следовательно, мне остается, узнав о движении баба-хановых войск, распорядиться своими».

Положение дел вскоре выяснилось: персидская армия двинулась к границам Карабага. Со стороны же Эривани действия ее ограничивались только тем, что Мехти-хан каджарский 13 июня ввел в крепость трехтысячный персидский гарнизон и, арестовав старого правителя Мамеда, сам принял звание эриванского хана.

Почти одновременно с этим 11 июня 1805 г. передовой отряд персидской армии в числе 10 тысяч под начальством Пир-Кули-хана перешел Аракс, миновав худа-аферинский мост, где стоял Лисаневич, и потянулся к Джебраильским садам. Лисаневич отступил в Шушу. Он правильно оценил в этом случае важное значение для нас Шушинской крепости, лежавшей только в 80 верстах от персидской границы и дававшей неприятелю возможность сосредоточить под ее прикрытием значительные силы для действия против Грузии.

В Шуше уже начались беспорядки, вспыхнувшие, конечно, не без участия персидской политики, и Лисаневич ясно видел, что в отсутствие войск измена легко могла отворить крепостные ворота и впустить персиян. А если бы персияне заняли Шушу прежде нас, то мы надолго потеряли бы Карабагское ханство и вынуждены были бы вести войну на собственной территории. Сознавал это и сам Цицианов.

«Когда вы допустили уже персидские войска переправиться через Аракс, – писал он Лисаневичу, – то теперь главнее всего должно заботиться о заготовлении провианта, а потому употребите все старание, чтобы хлеб с полей был снят, дабы неприятель не успел оный истребить, и заготовьте достаточное количество онаго для войска. Относительно возвращения вашего в Шушинскую крепость не могу не сказать, что это есть лучшее из ваших действий, ибо по крайней мере теперь не могут быть пущены в оную персидские войска, как сделал то эриванский хан, в чем сомневался я и от Ибрагим-хана, ибо он, доселе не прислав аманатов, не исполнил ни одной из своих обязанностей.

Не надеясь, однако, чтобы Ибрагим-хан среди всеобщего волнения мог выставить конное татарское ополчение, Цицианов обратился с воззванием к карабагским армянам.

«Неужели вы, армяне Карабага, – писал он, – доселе славившиеся своей храбростью, сделались женоподобными… Воспримите прежнюю свою храбрость, будьте готовы к победам и покажите, что вы и теперь те же храбрые карабагские армяне, как были прежде страхом для персидской конницы».

Но в опустошенной стране не было теперь ни старых бойцов, ни отважных предводителей их – меликов. Одни лежали в могилах, другие разорены самим Ибрагим-ханом, а большинство и совсем покинули родину, разбредясь по соседним владениям. Вместо уважаемых старых фамилий поставлены были старшинами люди из простого звания, не имевшие в глазах народа ни малейшего авторитета и называвшиеся в отличие от первых меликами ханскими. Повсюду, где недавно еще были цветущие земли, теперь виднелись только развалины сел, остатки обширных шелковичных садов да заброшенные поля.

Урочище Кара-гаджи-баба
Cъ мусульманскимъ клдабищемъ

Таким образом, наши войска предоставлены были одним своим собственным силам.

Персияне, перейдя через Аракс, быстро распространились по Карабагу, истребляя повсюду посевы и предавая грабежу селения. В половине июня передовые войска их находились уже в Аскаране и готовились ворваться в Елизаветпольский округ. Донося об этом князю Цицианову, Лисаневич просил подкрепить его отряд на случай возможных покушений против Шушинской крепости.

Как ни слабы были силы, оставшиеся в Елизаветполе, князь Цицианов исполнил просьбу Лисаневича. Он немедленно отправил в Шушу один батальон 17-го егерского полка с майором Котляревским, роту Тифлисского полка и два орудия, всего 493 человека (354 егеря, 113 мушкетеров, 26 артиллеристов и 68 лошадей) под общим начальством шефа 17-го егерского полка полковника Карягина.

Извещая об этом Лисаневича, Цицианов предписывал ему снестись с Карягиным и ударить на персиян при Аскаране с тыла в то время, как Карягин нападет на них с фронта. «Вот все, что можете сделать, – писал главнокомандующий, – только конницу соберите».

Полковник Карягин выступил с отрядом 18 июня 1805 г. До Шуши считалось от Елизаветполя 133 версты. Дорога идет сначала на восток и потом постепенно уклоняется к югу, вдоль восточной подошвы Карабагских гор, сбегающих пологими холмами на Куро-аракскую равнину. Путь пересекался несколькими большими и малыми речками, вытекающими из Кырк-кизского хребта. Многоводные и шумные в ущельях, они по выходе на плоскость разбегаются по оросительным каналам и только немногие достигают Куры.

Миновав большое сел. Агдам, дорога вступает в ущелье р. Каркар-чая или Аскаран-чая. Здесь, в верстах 25 не доходя Шуши, путь по ущелью преграждается стенами Аскаранского замка. Укрепления, расположенные по обеим сторонам реки, состоят из башен, связанных между собой высокими (до 3 сажен) стенами. Скалистые берега Аскаран-чая так круты и обрывисты, что обойти укрепление невозможно. Даже в русле реки стоят две башни. В новейшее время при прокладке шушинского шоссе строители его были вынуждены сделать пролом в стенах и провести дорогу через саму крепость.

Отправляя Карягина на подкрепление шушинского гарнизона, Цицианов предвидел, что Аскаранский замок в случае занятия его персиянами может остановить движение отряда. Поэтому Лисаневичу было предписано поспешить навстречу Карягину и поставить в Аскаране хотя бы сто человек. Лисаневич не исполнил, однако, данного ему приказания. Опасения Цицианова оправдались. Персияне заняли Аскаранский замок и отрезали Карягина от Шуши.

На седьмой день после выступления из Елизаветполя, то есть 24 июня утром, отряд Карягина переправился через р. Шах-булах. Здесь его окружили передовые персидские войска. Отряд, свернувшийся в каре, продолжал движение, отбиваясь на ходу от наседавшей на него конницы. В 14 верстах от Шах-булаха, когда Карягин приближался уже к входу в ущелье Аскаран-чая, показались главные силы персидского авангарда под начальством Пир-Кули-хана. Численность его Карягин определял в 10 тысяч человек.

Замок Шах-булах
Современный видъ замка съ южной стороны

День склонялся уже к вечеру. До Аскаранского замка оставалось еще около пяти верст. Карягин, конечно, решился бы пробиться к нему, если бы имел уверенность в том, что укрепление не занято неприятелем. Но неполучение известия о выступлении Лисаневича из Шуши доказывало, что персияне утвердились в Аскаране.

При таких условиях двинуться в глубь ущелья значило добровольно идти в ловушку, так как неприятель не замедлил бы выход из теснины, и тем преградить возможность отступления. Оставалось искать на месте наиболее удобный пункт для обороны. Отряд находился на урочище Кара-гаджи-баба, при начале Аскаранского ущелья, где было обширное мусульманское кладбище. На холмистой площади разбросаны многочисленные надгробные камни и постройки (гюмбет или дарбаз), представлявшие некоторую защиту от выстрелов.

Карягин решился устроить здесь укрепленный лагерь на одном из пригорков, увенчанный гюмбетом. Солдаты наскоро окопались и, оградившись повозками, приготовились к бою. Персияне, ободренные ничтожностью отряда, не замедлили броситься в атаку. Ожесточенные приступы их следовали один за другим до наступления ночи. Карягин удержал за собой кладбище, но это стоило ему почти половины отряда (убиты 33, ранены 163).

Надо думать, что и персиянам попытка взять русский отряд открытой силой обошлась недешево. По крайней мере на следующий день (25 июня) Пир-Кули-хан ограничился одной канонадой. Очевидно, он не допускал мысли, чтобы осажденные могли продержаться долее одного дня. Но сутки прошли, а парламентер из лагеря не являлся. Тогда персидский сардарь, желая ускорить развязку, задумал лишить осажденных воды. С этой целью он поставил над рекой четыре фальконетные батареи, которые целый день громили русский лагерь.

С этой минуты потери отряда стали быстро расти. Сам Карягин контуженный уже три раза в грудь и голову, был ранен пулей в бок. Котляревский получил также рану в ногу. Большинство офицеров выбыли из строя. Нижних чинов не оставалось в строю и полутораста человек. Если прибавить к этому нестерпимый зной и затруднения в добывании воды, то нельзя не преклониться перед той нравственной силой, которой держался отряд, и не только держался, а делал еще и смелые вылазки. Одна из них, предпринятая в ночь с 26 на 27 июня против батарей, преграждавших доступ к воде, совершилась с полным успехом. Горсть солдат овладела всеми фальконетами, сбросила их в реку и уничтожила насыпи.

Успех этот, впрочем, не улучшил существенным образом положение осажденных. Число их ежечасно уменьшалось, порох и снаряды подходили к концу. Надежда на выручку исчезла окончательно. Лисаневич не решился покинуть Шушу, где его присутствие одно только и удерживало жителей от явного перехода на сторону Персии. Князь Цицианов, ожидавший в Елизаветполе прибытия войск из Тифлиса, в порыве скорби осыпал Лисаневича упреками.

«Не удивляюсь я тому, – писал он 26 июня, – что Ибрагим-хан карабагский не содействует своей конницей, но весьма странно мне то, что вы остаетесь как прикованный к крепости, в то время как полковник Карягин находится в опасности. Он у Аскарана имел сражение с персиянами, а Аскаран не далее трех агачей, и вы с ним не соединились, чтобы подать ему помощь, – тогда не был бы отрезан и свободно прибыл бы в Шушу».

Через два дня Лисаневич получил новое послание от Цицианова: «Рапорт ваш о том, что Карягин отрезан от Шуши и дойти до оной, как и подать ему помощь, не можно, я получил, и ежели вы допустили персиян занять Аскаранскую крепость, не заняв ее прежде хотя бы ста человеками, то по крайней мере постарайтесь доставить каким-нибудь образом Карягину провианту и пороху, чтобы он мог стоять, в нем же уверен я, что он не отдастся. А я, лишь только прибудут из Тифлиса войска, тотчас сам пойду на выручку его. Причем должен заметить вам, что отправлению от меня Карягина была поводом излишняя ваша торопливость, и ежели что с ним случится, то вы в том станете причиною, ибо вам, бывши с отрядом в крепости, опасаться было нечего».

«Не нужны мне ваши пустые известия, – писал он ему в другой раз, – когда от излишних ваших страхов я послал несчастного, но в храбрости себе равного не имеющего, полковника Карягина на жертву, чтобы вас подкрепить, сидящего в крепости той, которую Ага-Мамет-хан не мог взять и без русского гарнизона, а у вас 300 человек и три пушки… Не могу вообразить от ужаса о его положении… Сам жду войск из Тифлиса и думаю, уже будет поздно – к важнейшему моему несчастию, в течение 35-летней моей службы случавшемуся…»

Но Лисаневич имел мужество, несмотря на явное неудовольствие главнокомандующего, не послушаться голоса сердца, призывавшего его подать помощь товарищам. Взвесив все обстоятельства дела, он пришел к убеждению, что передача Шушинской крепости в руки персиян будет иметь более гибельные последствия, чем истребление отряда Карягина.

Сам Цицианов писал последнему: «Сколько ни тревожно и ужасно мне известие, от вас полученное, но в отчаянии неслыханном прошу вас подкрепить солдат уговорами. Я бы, конечно, по первым известиям о вашей опасности полетел бы на выручку вас, но, не дождавшись войск из Тифлиса, с чем выйти? Вы знаете. А потому подвергнусь тому же жребию, как ваш отряд… Ожидаемые же войска из Тифлиса опять бы подверглись равной участи и так раздельно все бы пострадали».

Пострадал бы, конечно, более всех Лисаневич. Посылка к Карягину 50 и даже 100 человек не принесла бы ему никакой пользы, если бы они даже и успели пробиться к нему через персидскую армию. При выходе же со всем гарнизоном приходилось отдать Шушу во власть неприятеля и тем самым уничтожить плоды всех предшествующих лет. Последствия, как увидим, доказали, насколько был правилен взгляд Лисаневича. Впрочем, сам Цицианов поступил так же, как и Лисаневич, оставшись в Елизаветполе, и, рассуждая спокойно, сознавал, что иначе ему поступить и нельзя было.

В своем всеподданнейшем рапорте от 1 июля 1805 г. главнокомандующий доносил, что «карабагские жители, обольщенные обещаниями Баба-хана, держат его сторону, но, имея в крепости Шуше наш гарнизон, остаются в молчании».

День 27 июня 1805 г. был самым тягостным для Карягина. Утром к Пир-Кули-хану присоединилась 30-тысячная армия Аббас-Мирзы. Единодушие, с которым до сих пор держались осажденные, поколебалось. Поручик Лысенко и 55 нижних чинов бежали к неприятелю. Так по крайней мере донес Цицианову Карягин. Но об этом печальном событии имеется еще и другое, быть может, более достоверное. По свидетельству участника обороны, Лысенко, посланный с командой на фуражировку, неожиданно передался неприятелю, причем солдаты были предательски умерщвлены, и только фельдфебель с пятью егерями возвратился к отряду*.

Как бы то ни было, участь отряда висела теперь, можно сказать, на волоске. Правда, приступ, проведенный Аббас-Мирзой 27 июня, был отбит, но затем у осажденных не оставалось почти никаких средств к сопротивлению. Из 493 человек, за вычетом убитых и бежавших, находились налицо только 347 человек, из них половина раненых. Запасы пороха и сухарей подходили к концу.

Аббас-Мирза знал о безнадежном положении отряда и ожидал от Карягина предложения условий сдачи. Но начальник отряда не считал еще свое дело окончательно проигранным. О принятом им решении скажем его собственными словами. «Поспешая донести вашему сиятельству, – писал он князю Цицианову 27 июня, – сколь можно кратко о прибытии Аббас-Мирзы и о последнем его сражении, доношу, что я, дабы не подвергнуть совершенной и очевидной гибели остаток отряда и спасти людей и пушки, предпринял твердое решение пробиться с отрядом сквозь многочисленного неприятеля, окружившего со всех сторон; исполняю сие теперь в намерении занять на Шах-булах крепость, и как в отряде весьма мало остается патронов и артиллерийских зарядов, а также невозможно взять более трехдневного провианта, потому что все оставшиеся неубитыми казенные, артельные и офицерские лошади употреблены под обоз артиллерии и раненых людей, то смею убедительнейше просить о скорой присылке всего, а особливо провианта, а также и лекаря с медикаментами, в коем я и все раненые имеем великую нужду. Что же случится при отступлении и занятии Шах-булахской крепости, о том донести не замедлю».

Шах-булахский замок, мимо которого Карягин проходил 24 июня, направляясь к Шуше, находится на берегу речки того же имени. Он был построен одним из правителей Карабага – Панах-ханом для зимней резиденции, когда холод и вьюги господствуют на вершине шушинских скал. Остатки замка, сравнительно мало пострадавшего от времени, еще и теперь видны на вершине холма, рядом с многоводными родниками, давшими сооружению свое имя.

За его высокими стенами отряд мог держаться до прибытия выручки, лишь бы только хватило продовольствия. Сомнение возбуждала только возможность пробиться к Шах-булаху при недостатке лошадей и огромном числе раненых.

Два обстоятельства благоприятствовали Карягину. Персидские войска еще и теперь не знают правильной сторожевой службы, а тогда с наступлением ночи лагерное расположение их никогда не охранялось бодрствующими постами и секретами. Рассчитывая на эту восточную беспечность, Карягин решился покинуть свою позицию после заката солнца. Но темная южная ночь, скрывая от неприятеля отступление отряда, могла вместе с тем замедлить его движение и подвергнуть опасным случайностям среди пересеченной местности.

К счастью, в отряде находился молодой армянин мелик Ованес (он известен более под уменьшительным именем мелика Вани. Отец его был старшиной сел. Касапет, в 20 верстах к сев-зап от Шах-Булаха), сердечно преданный Карягину. Как местный уроженец, хорошо знавший все дороги и тропы, он взялся скрытно провести отряд через персидскую армию к Шах-булаху.

Выступление совершилось в ночь с 27 на 28 июня 1805 г. Обоз оставили на разграбление персиянам, фальконеты, взятые с боя, зарыли в землю, немногие свободные лошади отданы тяжелораненым. Уход отряда был замечен только тогда, когда он случайно столкнулся с какой-то конной партией. Раздавшиеся выстрелы всполошили неприятеля. Поднялась тревога. Аббас-Мирза, догадавшись, вероятно, о намерении Карягина, послал Абул-Фет-хана к Шах-булаху для усиления тамошнего гарнизона. Но персияне не охотники до ночных экспедиций. Хан, не сделав ни одного выстрела, с половины дороги возвратился в свой лагерь. Ночная тревога только на время задержала отряд, не причинив ему никакой потери.

К рассвету Карягин подошел к Шах-Булаху и, разбив ядрами крепостные ворота, бросился на приступ. Котляревский, шедший впереди, получил две раны пулями, но солдаты по его следам ворвались в замок. Гарнизон, состоявший из 150 человек, бежал, оставив на месте 30 убитых. В числе их находился и близкий родственник Аббас-Мирзы – Ифиал-хан, тело которого, брошенное бегущими, осталось в наших руках. «Крепость мною взята, неприятель из оной прогнан, – доносил Карягин Цицианову, – ожидаю повелений вашего сиятельства».

Не прошло и двух часов, как персидская армия показалась в виду Шах-Булаха. Аббас-Мирза сделал попытку овладеть замком открытой силой, но, потерпев неудачу, отошел назад и ограничился тесной блокадой. К вечеру прибыл персидский парламентер. Наследный принц обращался к великодушию Карягина и просил о выдаче тела своего убитого родственника.

– С удовольствием исполню желание его высочества, – отвечал Карягин, – но с тем, чтобы и нам были выданы все наши беглые.

– Шах-заде (наследник) это предвидел, – возразил парламентер, – и поручил мне передать его искреннее сожаление: русские солдаты, все до последнего человека, легли на месте сражения, а офицер, взятый в плен, умер на другой день от раны.

Карягин приказал выдать тело убитого хана и только прибавил:

– Скажите принцу, что я ему верю, но что у нас есть старая пословица: кто солжет, тому да будет стыдно.

Переговоры этим и кончились.

За крепкими и высокими стенами Шах-булахского замка отряд мог считать себя в безопасности от персиян. Но ему грозил другой, более опасный враг – голод, против которого бессильны самые мужественные войска. С позиции при Кара-гаджи-баба был взят провиант только на три дня. В Шах-Булахе победители нашли несколько съестных припасов, но продовольствие это быстро пришло к концу и осажденные питались травой и лошадиным мясом. Мелик Ованес и тут пришел на помощь отряду. По ночам он выходил из замка для сбора припасов в ближайших армянских селениях. Однако и этот скудный источник вскоре иссяк, так как окрестности были опустошены персиянами.

Аббас-Мирза из перехваченных донесений Карягина знал об отчаянном положении отряда. Он предложил ему капитулировать. Карягин, желая выиграть время, отвечал, что должен предварительно снестись с главнокомандующим, и для этого просил пропустить его посланца в Елизаветполь. Аббас-Мирза не только согласился на это, но и взял на себя продовольствие отряда до получения ответа.

Письмо Карягина от 5 июля, написанное латинскими буквами на случай захвата его персиянами, далеко не соответствовало надеждам Аббас-Мирзы. В нем было сказано: «Смею доложить вашему сиятельству, поспешайте сюда. Баба-хан непременно будет в Аскаране в понедельник и намерен, оставив для атаки Лисаневича и моего отряда войска, с 30 тысячами идти к Елизаветполю, что верно известно из фирмана его к сыну. Мой отряд от провианта в крайности совершенной. Четыре дня употребляли траву, а теперь, когда усилены по лесу и везде персидские пикеты, едят лошадей. Аббас-Мирза с войсками расположен недалеко от крепости и почитает отряд мой своим, надеясь и полагая, верно, что скоро сдамся. Я же стараюсь не допустить его до формальной осады тем только, что тогда на все могу ему отвечать, когда получу от вас повеление. И если ваше сиятельство не поспешите, то отряд может погибнуть не от сдачи, к коей не приступлю до последней капли крови, но от крайности в провианте, о котором сколько ни писал Лисаневичу и Ибрагим-хану, но ничего не получил. Еще доношу, что ганжинцы каждый день пишут к Аббас-Мирзе, что у вас не более 600 человек и что вы с ними выступить никуда не смеете. Аббас-Мирза отделил три тысячи персиян к Елизаветполю. Мне отсюда ни шагу сделать нельзя, потому что несколько лошадей израненных издохло, а некоторые уже употреблены в пищу. Люди же все ослабши, и словом – я неподвижен».

К сожалению, ганжинцы сообщали правду о малочисленности войск у князя Цицианова. Ожидаемое подкрепление из Грузии еще не приходило. «Сколько больно мне, – отвечал Цицианов Карягину 6 июля 1805 г., – сколько и отчаян я о вашем положении. Молю Бога поддержать и укрепить вас. Десять раз писал о присылке войск форсированным маршем, но едва в субботу будут, а в воскресенье, несмотря, что у меня сильная лихорадка, выступлю, что бы давно сделал, ежели бы ранее прибыли оные».

Из этого письма, полученного 7 июля, Карягин убедился, что немедленной помощи от главнокомандующего ожидать невозможно. Между тем прибытие Баба-хана с новыми силами ожидалось не позже 9 июля. Лазутчики сообщали, что тогда он отнимет у осажденных воду и принудит их к сдаче. Аббас-Мирза, узнав о прибытии посланца с письмом князя Цицианова, требовал от Карягина положительного ответа на предложение капитуляции. «Я согласен, – отвечал Карягин, – пускай его высочество утром займет Шах-Булах». И Карягин сдержал свое слово.

Не видя выхода из своего положения, Карягин решился еще раз прибегнуть к ночному отступлению. Но куда? Идти к Елизаветполю по большой дороге было немыслимо, так как отряд был бы немедленно обнаружен и окружен на равнине, не представлявшей никаких способов к обороне. Состоя на половину из раненых, изнуренных голодом и лишениями, он, конечно, и одного дня не продержался бы против превосходящих его по численности сил. Вследствие этого выбор Карягина остановился на Мухрате, небольшом каменном замке, расположенном верстах в двадцати пяти к сев-зап от Шах-Булаха, близ правого берега р. Тертер, у подошвы лесных Карабагских гор.

Замок Мухрат
Современный видъ замка

Стоянка в Мухрате представляла значительные преимущества для отряда. Переходя в него, отряд несколько приближался к Елизаветполю, откуда ожидалось прибытие подкрепления. Затем в Мухрате можно было рассчитывать на получение продовольствия, так как он расположен ближе к нагорным селениям, менее доступным для хищничества персидской конницы. Наконец, и само отступление к Мухрату казалось более обеспеченным от всяких случайностей. Отряд, следуя вдоль подошвы гор, мог в случае опасности найти удобную позицию для защиты.

Остановив свой выбор на Мухрате, Карягин сделал немедленно все распоряжения к выходу из Шах-Булаха. Нельзя было терять ни минуты ввиду ожидавшегося прибытия армии Баба-хана.

В десять часов вечера 7 июля отряд вышел из Шах-Булаха. Проводником служил опять мелик Ваня. На стенах замка были оставлены часовые, которые своими окликами ввели в заблуждение персидские караулы. Когда отряд несколько отдалился, мелик Ваня возвратился к замку и снял часовых.

На пути к сел. Кабарту в ночной темноте отступающие наткнулись на персидский разъезд. Выстрелы подняли тревогу в неприятельском лагере. К счастью, как потом оказалось, Пир-Кули-хан не угадал направления отхода отряда и бросился преследовать его по другой дороге к сел. Мардагир. Карягин продолжал движение, но вскоре остановился перед новым препятствием. Дорогу пересекала широкая канава или промоина, через которую не было возможности перетащить орудия*. Общее недоумение разрешил своей находчивостью рядовой Гаврила Сидоров. По его предложению несколько ружей было воткнуто штыками в дно промоины. На них положили другие ружья в виде перекладин, концы которых солдаты поддерживали своими плечами, – и мост был готов. Первая пушка прошла благополучно, а вторая сорвалась и ударила Сидорова колесом в висок. Он тут же скончался, успев только сказать: «Прощайте, братцы, не поминайте лихом и молитесь за меня грешного». К утру 8 июля 1805 г. отряд расположился в садах сел. Касапет, родины мелика Вани. До Мухрата оставалось около пяти верст. По сведениям разведки, он не был занят неприятелем. Карягин немедленно отправил туда майора Котляревского с больными и ранеными. Между тем Пир-Кули-хан, не найдя в Мардагире русских, догадался, что отряд пошел на Мухрат, и двинулся через Кичик-Карабек к этому замку с целью предупредить Карягина.

В это время Аббас-Мирза подошел с главными силами к реке Кягрыз-чай. Получив здесь донесение о движении русских на Мухрат, он бросился в этом направлении и обрушился на наш отряд в касапетских садах. К счастью, Котляревский уже успел занять замок, но не так дешево отделался Карягин. Он выдержал ряд атак персидской кавалерии, едва не потеряв своих орудий, которые пришлось вырывать штыками из рук персиян, и только к полудню пробился наконец к Котляревскому.

Только теперь он отправил ответ Аббас-Мирзе, сделавшему ему предложение еще в Шах-Булахе перейти в персидскую службу. «В письме своем изволите говорить, – писал он наследному принцу, – что родитель ваш имеет ко мне милость; а я вас имею честь уведомить, что, воюя с неприятелем, милости не ищут, кроме изменников; а я, поседевший под ружьем, за счастье сочту пролить мою кровь на службе Его Императорского Величества».

В Мухрате отряд пользовался сравнительным спокойствием и довольствием. Мелик Ваня каждую ночь выходил из крепости и доставал съестные припасы из окрестных армянских селений. Аббас-Мирза, вероятно, из опасения быть атакованным князем Цициановым, ушел к Аскарану, оставив под Мухратом и около моста Кара-керпи на р. Тертер только небольшой отряд для наблюдения за действиями русских.

«Теперь я от атак Баба-хана совершенно безопасен, – писал Карягин Цицианову 9 июля 1805 г., – по причине, что здешнее местоположение не позволяет ему быть с многочисленным войском. Команду послал в армянскую деревню для сыскания провианта, а если же и не сыщут, то можно отыскать скот. У Цицианова как камень свалился с плеч. «С безмерной радостью, – отвечал он, – получил я ваш рапорт, извещающий меня, что вы пробились в безопасное место, и в такое, где лучше продовольствоваться можете, хотя переход тот и дорого стоил. Для сближения с вами я намерен остановиться за Тертерою при разоренной деревне Мардашти, которая, как говорят, от занимаемой вами крепости только два агача. Дайте мне скорее знать, могу ли я вас ожидать в оную деревню с 14 на 15 число ночью, если неприятель мне не помешает туда дойти».

Цицианов, когда писал это письмо, уже имел в своем распоряжении войска, которые с таким нетерпением ожидал из Грузии. Он выступил с ними 11 июля 1805 г. и с дороги писал Карягину радостную весть о своем приближении. Сильный зной не позволял ему делать больших переходов. Несмотря на все меры к сбережению людей, каждый день заболевали по несколько человек от жгучего солнца. Только 15 июля, отбросив при р. Тертер персиян, пытавшихся помешать переправе, Цицианов прибыл в с. Мардашти (Мардагыс). На следующее утро присоединился к нему и Карягин с остатками своего доблестного отряда.

Главнокомандующий встретил его с большим торжеством. Он велел выстроиться обоим отрядам и при всех, перед фронтом, обнимал и целовал Карягина и Котляревского, потом ходил по фронту, благодарил офицеров и солдат в самых лестных выражениях.

На другой день Цицианов двинулся дальше к Шуше, а отряд Карягина направлен был на отдых в Елизаветполь. Но отдыхать в то трудное время никому не приходилось.

Надо сказать, что лишь только Цицианов вышел из Елизаветполя, Аббас-Мирза, рассчитывая на слабость оставленного там гарнизона, ворвался в Елизаветпольский округ и бросился на город. Татары, жившие в предместье, перешли явно на его сторону. Они отвели воду, заняли все пригородные сады и, укрепившись в караван-сарае, массивном каменном здании, два дня бомбардировали город из своих фальконетов. На третий, 10 июля, из крепости заметили, что персидские войска уводят с собой армянские и татарские семьи. Двести человек пехоты, 50 казаков и 300 армян смело ворвались в предместье, заняли мечеть, взяли караван-сарай, но не могли выбить неприятеля из городских садов. При этом удалось отбить только 25 семей, а остальных персияне увели с собой.

Слух о приближении Карягина к Елизаветполю заставил Аббас-Мирзу уклониться от встречи с русскими войсками. Он отступил к Шамхорам и, возбудив мятеж среди шамшадильских татар, готовился вместе с ними идти на Тифлис, остававшийся почти без войска. Опасность действительно грозила большая. Карягин, больной, страдавший от ран, тем не менее решился расстроить планы наследного принца. С отрядом, не превышающим шестисот штыков, 25 июля выступил он из Елизаветполя. К счастью, случайное обстоятельство задержало Аббас-Мирзу у Шамхор и дало возможность Карягину нанести ему поражение. Шедший из Тифлиса небольшой транспорт наткнулся 23 июля на Дзегамской равнине, близ Шамхор, на передовые войска под начальством Пир-Кули-хан. Прикрытие, состоявшее из 300 человек, устроив каре из арб, защищалось отчаянно, несмотря на то, что к Пир-Кули-хану подошли главные силы Аббас-Мирзы и на каждого из наших солдат приходилось неприятеля по крайней мере по сто человек.

Персияне, обложив транспорт и громя его из орудий, требовали сдачи, угрожая в противном случае истребить всех до единого. Начальник транспорта поручик Нарвского драгунского полка Донцов, один из трех офицеров, имена которых невольно врезаются в память, отвечал одно: «Умрем, но не сдадимся!».

Но положение отряда становилось отчаянным. Донцов, служивший душой обороны, был убит. Другой офицер – прапорщик Платковский через свою запальчивость попал в плен. Солдаты остались без начальников, но, давая друг другу клятву держаться до последней капли крови, стойко сопротивлялись четыре страшных дня. Наконец вечером 27 июля показался Карягин, спешивший сюда форсированными маршами, и картина боя мгновенно переменилась. На другой день батальон в 600 человек стремительно атаковал главный лагерь наследного принца, ворвался в его окопы и овладел батареями. Не давая неприятелю сплотиться, солдаты поворотили отбитые пушки на лагерь, и персияне обратились в бегство, лишь только в рядах их пронеслось имя Карягина.

Трофеями этой неслыханной победы, одержанной горстью солдат над целой персидской армией, стали весь неприятельский лагерь, обоз, несколько орудий, знамена и множество пленных, в числе которых был захвачен и раненый царевич Теймураз Ираклиевич. Таков финал, закончивший персидскую кампанию 1805 г., начатую теми же людьми и почти при тех же условиях на берегах Аскарана.

Разбитый при Дзегаме, Аббас-Мирза рассчитывал еще найти себе опору в казахских татарах. Но казахцы вместо помощи нанесли ему новое поражение в тесном Делижанском ущелье, отбили множество материальных средств, оружия, даже фальконетов и затем преследовали его до самых границ Эриванского ханства.

Паника среди персиян была так велика, что один из татар, пользуясь ею, успел выкрасть из плена генерал-майора Ивана Орбелиани, бывшего грузинского сардаря, захваченного под Эриванью. Таким образом, те самые татары, которые в прошлом году бунтовали и даже грозили Тифлису, теперь служили отлично даже без помощи русского войска. И все это произошло, как откровенно доносил Цицианов, только от перемены одного моурава другим, бескорыстным и справедливым.

Что касается князя Цицианова, то он окончил кампанию без выстрела. Как только известие о приближении самого главнокомандующего дошло до Фет-Али-шаха, он тотчас очистил Карабагское ханство и ушел за Аракс. Нельзя не сказать, что этим счастливым результатом мы более всего обязаны были Лисаневичу, удержавшему за собой Шушу.

Так окончилась кампания 1805 г., ознаменованная подвигами поистине легендарными, казавшимися чудесными даже в глазах современников. «У вас совершаются дела баснословные, – писал князю Павлу Цицианову граф Ростопчин, – слыша о них, дивишься им и радуешься, что имя русских и Цицианова гремит в странах отдаленных…»

Государь пожаловал Карягину золотую шпагу, а армянин мелик Ваня, которого Карягин признавал «спасителем отряда», получил чин прапорщика, золотую медаль и пожизненную пенсию в 200 рублей серебром.

Продолжение следует